14.11.2020 Обновлено 13.04.2024
Книга Смерть и Немного Любви А.Маринина (1995) Глава 13
Глава тринадцатая. Книга Смерть и немного любви Александра Маринина.
Глава 13
Итальянский Язык >> здесь <<
Светлану Петровну Аллеко они дома не застали. Жила она одна, и дверь им никто не открыл. Соседи тоже не могли сказать, где она и когда вернется. В этот дом Светлана Петровна переехала два года назад, ни с кем из жильцов не общалась и образ жизни вела чрезвычайно замкнутый. Никто даже не знал, где и кем она работает.
Зато Ирину Витальевну и ее мужа Константина Ливанцева они застали в разгар семейной ссоры. Супруги не скрывали неудовольствия по поводу того, что к ним пришли из милиции, а когда узнали, зачем пришли, и вовсе скисли.
– Я не понимаю, зачем ворошить эту историю, – заявила Ирина, капризная и уверенная в себе красотка, на лбу которой ярко проступало клеймо «стерва». – Какой тут может быть криминал?
– Чисто семейное дело, – вторил ей муж. – Вы не имеете права вмешиваться. Объясните, в чем дело, тогда будем разговаривать.
– Дело в том, что мы ищем женщину, которая могла оказаться свидетелем тяжкого преступления. У нас есть ее фотография, мы объявили розыск, но никто не откликнулся. И у нас есть основания полагать, что эта неизвестная женщина собиралась когда-то выйти замуж, но не вышла. Поскольку вашу мать Светлану Петровну мы дома не застали, мы решили обратиться к вам, чтобы выяснить, действительно ли она собиралась выходить замуж и почему сорвалась свадьба.
– Но почему вы решили, что эта женщина – именно моя мать?
– Мы так не решили. Мы ищем всех женщин с такой биографией и смотрим, не та ли это, которая была на фотографии.
– Покажите фотографию, – потребовала Ирина. – Да, это она, – растерянно сказала молодая женщина, возвращая Насте фотографию. – А что это за снимок?
– Он был сделан в загсе, где произошло убийство, – объяснила Настя. – И мне бы очень хотелось знать, что ваша мать там делала. Может быть, кто-нибудь из ее знакомых вступал в брак и она была среди приглашенных гостей?
Настя точно знала, что это не так. Все брачующиеся пары были опрошены, и никто эту женщину не знал.
– Может быть, – пожала плечами Ирина.
– Разве вы не в курсе дел своей матери?
– Мы с ней не видимся…
История, которую Насте удалось вытащить из упиравшихся Ирины и ее мужа, поражала своей простотой, цинизмом и жестокостью.
Светлана Петровна много лет прожила во вполне благополучном браке с человеком во всех отношениях достойным и порядочным, но давно и тяжело больным. Он был прекрасным мужем ей и любящим отцом Иринке. Но любовником он был никаким. Уже лет с тридцати пяти Светлана Петровна забыла, что такое супружеская постель. И вдруг в ее жизни появился Константин, моложе ее на четырнадцать лет, и она снова почувствовала себя женщиной, привлекательной и желанной. Ирина была уже взрослой, и вполне можно было бы развестись, но больной муж, который столько лет был возле нее и так любит Светлану, так предан ей…
Она очень мучилась. Ей хотелось жить с Константином. И она боялась бросить мужа. Ирина не скрывала своего презрения к увлечению матери, учитывая разницу в возрасте между ней и Ливанцевым.
– Да ему не за тобой, а за мной впору ухаживать! – цедила она сквозь зубы. – Стыдись!
Дабы слова не расходились с делом, она усиленно строила глазки любовнику матери и с нескрываемым торжеством ловила его ответные улыбки и многозначительные взгляды.
Конец мучениям положил муж Светланы Петровны, который не мог закрывать глаза на происходящее. В один прекрасный день он собрал вещи и переехал к недавно овдовевшему брату.
Развод оформили быстро, и Светлана Петровна стала готовиться к свадьбе с Ливанцевым.
– Не позорься, мама, – зло говорила ей Ирина, когда Светлана Петровна покупала к свадьбе белое платье. Конечно, оно было не такое, как у молодых невест, с длинной пышной юбкой, оборками и кружевами, но тоже очень дорогое и нарядное. – Куда тебе в белом платье в твои-то годы?
– Почему ты такая жестокая? – плакала Светлана Петровна. – В кого ты такая?
– Я не жестокая, – холодно отвечала Ирина. – Я трезвая в отличие от тебя. Ты от своего кобеля совсем голову потеряла.
– Не смей называть его кобелем! – взрывалась мать.
– Да ты посмотри, как у него слюни текут, когда он меня видит, – спокойно возражала ей дочь. – Конечно, кобель.
В день свадьбы Ирина заявила, что поедет вместе с женихом и невестой в загс. Светлана Петровна обрадовалась, расценила это как знак того, что дочь ищет примирения. За пятнадцать минут до выхода из дома оказалось, что на Ирине надето роскошное нарядное белое платье.
– Ирочка, пожалуйста, – взмолилась мать, – надень что-нибудь другое. Белое платье – это для невесты.
– Это тебе следует надеть что-нибудь другое, – отрезала Ирина. – Посмотри на себя, тебе же сорок восемь лет, а ты вырядилась в белое, как невинное дитя. Курам на смех! Если ты переоденешься, я тоже сменю платье.
– Но Ира… – растерялась Светлана Петровна.
– Я сказала: или мы переоденемся обе, или обе будем в белом.
– Господи, ну почему ты такая дрянь! – заплакала мать.
– Потому что ты – престарелая блудница, – насмешливо ответила Ирина.
Они обе поехали в загс в белых платьях, и, надо сказать правду, Ирина выглядела настоящей невестой. Когда они вошли в холл, Ирина посмотрела в огромное, во всю стену, зеркало: рядом с красавцем Ливанцевым она смотрелась очень эффектно. А мать, старая и несчастная, плелась сзади. Глаза их встретились в зеркальном отражении, и Ирина надменно улыбнулась матери.
А спустя несколько минут Светлана Петровна пошла в дамскую комнату привести в порядок прическу и макияж. В курилке, общей для мужчин и женщин, не было никого, кроме страстно целующейся пары. В первую секунду она даже не поняла, кто это. А когда поняла, сначала опешила, потом развернулась и ушла из загса.
На следующий день она нашла маклера и попросила срочно разменять их огромную трехкомнатную квартиру на две, желательно в разных концах города, подальше друг от друга. До совершения обмена и переезда она жила у подруги, с дочерью не разговаривала и ею не интересовалась. О том, что Ирина вышла замуж за Ливанцева, ей, конечно, сообщили. Она молча выслушала известие, не сказала ни слова и положила трубку. Дочери она за все это время ни разу не позвонила.
– Скажите, Ирина, у вас не складывалось впечатления, что Светлана Петровна нездорова? – осторожно спросила Настя.
– Нездорова? – фыркнула Ирина. – Да на ней пахать можно.
– Я имею в виду ее психику.
– Ах, это… Ну, для того, чтобы бросить папу и собраться замуж за Костю, действительно нужно быть ненормальной. Психически здоровая женщина так не поступила бы. А если судить по тому, что она два года со мной не разговаривает, ее на этом прямо заклинило.
– Как вы думаете, где может быть Светлана Петровна сейчас? Дома ее нет, мы заезжали к ней перед тем, как ехать к вам.
– Гуляет, наверное, где ей быть, время-то уже почти десять вечера. Она всегда любила долгие прогулки, особенно по вечерам, когда солнце садится и начинает темнеть. У отца столько седых волос прибавилось из-за этой ее любви к гулянкам. Уйдет, бывало, никому ничего не скажет, а является в час ночи. Мы уж с ним и в окно выглядываем, встречать ее ходим, к каждому шороху прислушиваемся. А она гуляет себе как ни в чем не бывало. Ненормальная какая-то.
Уже уходя и стоя на лестничной площадке, Настя вдруг обернулась к Ирине:
– Скажите, Ирина Витальевна, вам когда-нибудь бывает стыдно?
Та презрительно глянула и громко захлопнула дверь.
* * *
Они снова поехали через весь город к дому, где жила Аллеко-старшая. Светланы Петровны все еще не было, и они решили ждать, когда она появится.
Уже стемнело. Они сидели в машине, не зажигая света, чтобы не пропустить подходящую к дому женщину, фотография которой лежала перед их глазами на приборной доске, и тихонько переговаривались.
– Страшная история, правда? Откуда только берутся такие, как эта Ирина, – вздохнула Настя.
– Вот ты сама и ответила на свой вопрос. Люди с их характерами не с неба падают, их растят и воспитывают. Что Светлана Петровна воспитала, то и вышло. Баловали, наверное, в детстве, капризам потакали, дерзить и хамить взрослым разрешали. Результат, как говорится, налицо.
– Есть хочется ужасно. И пить.
– Посиди, я сбегаю на угол. Я там приметил кафе. Сейчас принесу что-нибудь.
– Спасибо тебе.
– Пока не за что.
Антон принес из кафе горячие гамбургеры на картонных тарелочках и большую двухлитровую бутылку «Спрайта». Гамбургеры были невкусными и слишком переперченными, но Настя не замечала этого. Мысли ее крутились вокруг Светланы Петровны Аллеко, униженной и оскорбленной собственной дочерью и собственным любовником.
– Как ты думаешь, она могла сойти с ума и начать ненавидеть всех невест? – спросил Антон.
– Конечно, могла. Сначала писала им письма. Потом начала их убивать. Причем в том же самом месте, в дамской комнате, где застала жениха и дочь. Я тебе, кажется, не рассказывала, но ее и в другом загсе видели, в том, где совершено второе убийство.
– А где она могла взять оружие?
– Тоже мне проблема. Сейчас не то что пистолет, гранатомет купить можно, были бы деньги.
– Слушай, мы ее не пропустили? Уже первый час ночи.
– Ты же слышал, что Ирина сказала: она любит гулять по вечерам допоздна.
– Пойдем все-таки проверим, а вдруг она пришла?
– Но мы же все время здесь сидели, она не могла пройти мимо нас незамеченной. Гуляет еще, наверное.
– А вдруг она была в гостях у кого-то из соседей, а сейчас уже вернулась? Спустилась с этажа на этаж, нам-то отсюда не видно.
– Тоже верно, – согласилась Настя. – Пойдем.
Они снова поднялись в лифте на пятый этаж, где была квартира Аллеко. На их настойчивые звонки никто не откликнулся. Настя и Антон спустились по лестнице на один пролет, сели на подоконник, закурили.
– Может, это и хорошо, что ее нет дома, – задумчиво сказала Настя. – Входить в квартиру после двадцати трех часов без согласия хозяев – можно нарваться на неприятности. А у меня нет уверенности, что она встретит нас с тобой с распростертыми объятиями. На улице или на лестнице – другое дело. Мы вполне можем подойти к ней, представиться и задать несколько вопросов. Или не представляться и что-нибудь соврать. В любом случае нарушения закона здесь не будет.
– А ты не боишься? У нее же есть пистолет. И потом, похоже, она все-таки сумасшедшая.
– Боюсь, конечно. Но если не делать того, чего боишься, вообще ни одно преступление не раскроешь. Будем с тобой стараться быть аккуратными и осторожными, не провоцировать ее на агрессию, не говорить лишнего. Мы же ищем ее пока только как свидетеля, не более того. И потом, не забывай про кражу из вашей фотолаборатории. Вряд ли это она. Скорее всего у нее есть сообщник. И скорее всего оружие хранится именно у него, так что Светлана Петровна нам с тобой не особенно опасна, если правильно себя вести.
На верхнем этаже хлопнула дверь квартиры, послышались шаги и легкий царапающий звук: кто-то спускался с собакой. Через несколько секунд на площадке пятого этажа показался средних лет мужчина с крупным черным терьером на поводке.
Внезапно собака остановилась, уселась прямо возле двери Аллеко и завыла.
– Пойдем, Фред, не валяй дурака, – хозяин протянул руку и взял пса за ошейник. – Ты уже утром здесь выл, хватит.
Настя подскочила как ошпаренная и бросилась вверх по лестнице.
– Вы сказали, собака сегодня утром выла, проходя мимо этой двери?
– Ну да. Еле оторвал. Сначала выла, потом шерсть дыбом… Вот, пожалуйста, история повторяется. Пошли, Фред, пошли, поздно уже.
На Фреда было страшно смотреть. Шерсть встала дыбом, пасть оскалена, дрожит мелкой дрожью.
– Как на покойника, ей-богу, – сказал хозяин, безуспешно пытаясь оторвать массивного терьера от пола и заставить его идти вниз по лестнице.
– Боюсь, что на покойника, – пробормотала Настя.
Она достала из сумки служебное удостоверение и показала мужчине.
– Мы можем зайти в вашу квартиру и позвонить? Надо вызвать милицию. Похоже, что со Светланой Петровной беда.
* * *
Услышав лязганье ключа в замке, Лариса вздрогнула. Мучитель вернулся. Хорошо, что он по утрам уходит на работу и терзает ее только вечером, ночью и утром. Она научилась даже дремать, пока его нет. Тело от пребывания в одном положении затекло и онемело, она чувствовала лишь те места, которые болели от побоев. Сколько времени она здесь? Два дня? Три? Кажется, три…
Он вошел в комнату, бледный, как обычно, с горящими злыми глазами.
– Ну, надумала? Имей в виду, мое терпение кончается. Пока что я тебя только бил, а скоро начну истязать и пытать.
Он подошел к ней, нагнулся и вытащил из-под нее судно, которое подкладывал, уходя на целый день. «Как быстро меняется восприятие, – подумала Лариса. – В первый раз с этой «уткой» я умирала от стыда. Прошло два дня, и я уже не обращаю на это внимания, лежу голая, мочусь под себя, как будто так и надо».
Мучитель вернулся к ней и стал отклеивать с лица пластырь, которым он предусмотрительно прикреплял кляп на время своего отсутствия. Он не хотел, чтобы Лариса кричала и звала на помощь. В его присутствии она этого делать не будет, потому что он сразу же начнет ее бить. Но, разумеется, когда бил, рот он ей затыкал.
– Так как? Будем звонить?
– Я не знаю кому, честное слово. Ну почему вы мне не верите?
– Так, понятно.
Он задумчиво осмотрел ее с головы до ног, будто видел впервые.
– Значит, не знаешь. Ну, я думаю, сейчас быстро узнаешь.
Он достал зажигалку и поднес пламя к ее обнаженной груди, к самому соску. Глаза Ларисы расширились от страха. Она сообразила, что прямо сейчас он ей боль не причинит, побоится, что она завизжит непроизвольно, и даже страх побоев ее не удержит. Значит, пока только пугает.
– Чем мне поклясться? – заговорила она, стараясь быть как можно убедительнее. – Ну не могу же я придумать то, чего не знаю.
– Можешь, – усмехнулся он. – Ты все можешь. Сейчас я тебе докажу.
Он снова засунул ей в рот кляп и поднес пламя к груди. Боль была жуткой, Ларисе хотелось потерять сознание, чтобы не чувствовать ее. Все побои, которыми он награждал ее раньше, показались ей в этот момент невинной лаской. Она-то, дурочка, думала, что больнее уже не будет, что она сможет вытерпеть. Оказалось, что это было только начало. ТАКОГО она вытерпеть не сможет.
Он убрал зажигалку и вопросительно посмотрел на нее. Лариса кивнула.
– Ну вот и умница, – весело сказал он. – А говорила, что не можешь. Прямо сейчас и позвоним.
Он снова вытащил кляп и принес ей воды. Она пила из стакана, который он держал в руке, пила жадно, захлебываясь и давясь, и чувствовала себя собакой, которую кормит с руки жестокий хозяин.
– Я не знаю, что говорить, – наконец выдавила она.
– А я тебе все скажу. Ты объяснишь, что речь идет о пятидесяти тысячах долларов, поэтому ни о какой милиции не может быть и речи. Артюхин должен прийти сюда. Только в этом случае деньги можно будет сохранить. Ты поняла? Только в том случае, если он придет в милицию вместе со мной. Если же он придет туда один, выяснится, что он был в бегах, и все деньги тут же пропадут. Тогда и ему, и тебе придется расплачиваться с теми, кто ему эти деньги одолжил.
– А что изменится, если он придет с тобой? Почему деньги не пропадут?
– Потому что только я знаю, как сделать, чтобы они не пропали. Говори номер, я сам наберу.
Лариса продиктовала ему номер телефона человека, на чьей машине Сергей уехал из Москвы.
* * *
Светлана Петровна Аллеко была мертва около двух суток. Выстрелом в рот ей разнесло череп, пистолет «ТТ» калибра 7,62 мм валялся рядом. На столе сотрудники милиции обнаружили записку: «Я больше не могу. Простите меня». Настя увидела те же печатные буквы, что и на письмах, полученных невестами.
– Типичное самоубийство, – хмуро буркнул эксперт Олег Зубов, осматривая вместе с дежурным следователем место происшествия.
С момента приезда опергруппы прошло не меньше трех часов. Была глубокая ночь, вот-вот начнет светать, самое тяжелое время для тех, кто не спит. Тьма сгущается перед рассветом… Час быка.
Она молча сидела в уголке и наблюдала. Аллеко лежала, одетая в черное шелковое платье, на диване. Судя по позе, в момент выстрела она сидела, откинувшись на спинку. Светлая обивка дивана залита кровью, наверное, крови много и на платье, но на черной ткани ее не видно. Вот осматривают труп, и она видит на пятидесятилетней женщине дорогое изысканное белье, похоже, совершенно новое. Даже не прикасаясь руками к ее волосам, можно понять, что они чисто вымыты незадолго до смерти и тщательно уложены в прическу. На руках – маникюр, лак не стерт и не ободран, похоже, его накладывали тоже незадолго до смерти. Решив уйти из жизни, эта женщина сделала все, чтобы и в смерти оставаться женщиной.
Настя оглядела комнату. Идеальный порядок и чистота, которая могла бы быть сверкающей, если бы за время, что прошло после самоубийства, на мебель не лег легкий слой пыли. Следователь раскрыл лежащую на столе кожаную папку-бювар, и Настя увидела знакомые белые конверты. Точно в таких же приходили письма.
Селуянов сантиметр за сантиметром осматривал мебельную стенку, быстрыми ловкими пальцами перебирая одежду, белье, посуду.
– Саша, – окликнул он следователя, – иди сюда, я нашел.
Следователь и эксперт Зубов подошли к нему и осторожно извлекли из-под стопки полотенец завернутый в кусок ткани глушитель и коробку патронов. Понятые – тот мужчина, который выводил гулять терьера Фреда, и его жена – до сих пор не могли справиться с удивлением.
– Подумать только, – прошептала женщина, – такая тихая, незаметная, замкнутая была. Мне всегда казалось, что она не в себе немного. Так и вышло…
Из кухни появился осунувшийся Коротков с воспаленными глазами.
– Ася, иди сюда, помоги мне.
Настя на цыпочках, стараясь не наступить на лежащие на полу приборы, инструменты и реактивы, вышла на кухню.
– Нашел что-нибудь?
– Ничего. Надо мусорное ведро разобрать.
Они вытащили из-под раковины заполненное до середины красное пластмассовое ведро, расстелили на полу полиэтиленовую пленку и выгрузили на нее содержимое.
– Эй, вы, самодеятельность, – послышался у Насти над ухом ворчливый голос Зубова, – пинцеты возьмите. Хватают руками, понимаешь ли, все подряд, как у себя дома.
Они и не думали обижаться на грубость. Характер Олега был всем известен давно, к нему привыкли и уже не обращали внимания.
– Как раз до шести утра провозимся, – сказал Коротков, усаживаясь на корточки перед кучкой мусора. – А там, глядишь, и метро начнет работать. Я сюда на частнике ехал, всю наличность угробил. Какая здесь ближайшая станция метро?
– Не знаю.
– Как это? А как же ты сюда добиралась?
– На Шевцове. Он меня привез.
– Да? А куда он делся? Я его здесь не видел.
– Отправила домой до вашего приезда, чтоб не мелькал. Тут и так не повернуться, друг другу на пятки наступаем. Да и Сашка, я знаю, терпеть не может посторонних на месте происшествия.
– Как же ты домой поедешь? Далеко ведь. И дождь идет.
– Ничего, не сахарная, не растаю.
Она вытащила из мусора две глянцевые бирки с круглыми дырочками и стала их рассматривать.
– Я угадала, белье на ней новое, прямо из магазина. И стоит кучу денег. Подумать только, как сильно ее травмировала история с дочерью и любовником. Белье, маникюр, прическа – все для того, чтобы после смерти могли сказать: «Какая женщина!»
Они сосредоточенно копались в мусоре, но не нашли ничего, что могло бы представлять для них интерес. Не было ни разорванных писем, ни записок с адресами или телефонами, ни окурков, которые могли бы свидетельствовать, что к Светлане Петровне приходили гости.
За окном рассвело, и на Настю навалилась свинцовая усталость. Ей казалось, что к рукам и ногам подвесили пудовые гири, которые она теперь будет таскать до конца своих дней.
Ей не давала покоя мысль о возможном сообщнике Аллеко. Да, оружие, из которого застрелили девушек-невест, хранилось у нее, но взломать фотолабораторию, чтобы выкрасть негативы, она вряд ли смогла бы. Настя не знала, почему так уверена в этом, но не сомневалась ни минуты. И потом, откуда-то должны были поступать к ней сведения об адресах девушек и женщин, собирающихся вступать в брак.
– Юра, нам придется проверять всех работников загсов, – устало сказала она. – Надо искать женщину, достаточно молодую, занимавшуюся спортом, с тяжелым характером и несложившейся личной жизнью. У Светланы Петровны должна быть помощница. Одна она бы не справилась.
– При чем тут спорт? – удивился Коротков. – Женщина работник загса с тяжелым характером и неудавшейся семейной жизнью – это я могу понять. А спорт с какого боку? Она же в фотолабораторию не по водосточной трубе лезла.
– Характер должен быть соответствующий. Умение собраться, сосредоточиться, четко спланировать каждое движение, действовать в стрессовой ситуации быстро и в соответствии с планом. Ты представь себе бегуна: перед стартом он должен иметь в голове точную программу – как пройти начало дистанции, как пройти середину, в какой момент начать спурт. И все это – для двух-трех десятков секунд, когда на тебя смотрит весь стадион, а по телевизору – еще полмира, когда вокруг свистят и кричат, когда от этих секунд зависит так много. Нужно иметь определенный тип нервной системы, чтобы суметь открыть замок «неродным» ключом, улучив момент, когда тебя никто не видит, быстро найти в незнакомом помещении нужную пленку и уйти незамеченной. Задачка как раз для бывшей спортсменки.
– Ладно, будем искать, – кивнул Коротков, которого объяснения Насти вполне удовлетворили.
Он вышел в прихожую и окликнул эксперта.
– Олег, следы на холодильнике смотрел?
– Тебя не спросил, – хмуро процедил Зубов.
– Можно открывать?
– Валяй. Чего найдешь – не лапай, меня позови.
Юра открыл холодильник и начал осматривать полки с продуктами.
– Что ты хочешь там найти? – спросила Настя, которая даже подумать не могла о том, чтобы встать и делать какие-то движения. Она словно приросла к табуретке и неподвижно сидела, прислонившись к кухонному столу.
– Не знаю, – откликнулся Коротков. – Просто смотрю.
– Ну, перечисляй, что видишь.
– Упаковка сосисок, Черкизовский комбинат, невскрытая. Колбаса сырокопченая, порезанная тонкими ломтиками, в упаковке. Сыр, тоже порезанный на ломтики, в упаковке. Слушай, я такого и не видел никогда, – он выглянул из-за открытой дверцы холодильника, – с огромными дырками.
– «Дамталер», – подсказала Настя, сидевшая с закрытыми глазами, опираясь подбородком на сложенные руки.
– Ты же не видишь…
– Я слышу. У сыра «Дамталер» большие дырки. Давай дальше.
– Банка немецкого майонеза, начатая. Бутылка кетчупа, тоже начатая, примерно треть осталась. Масло сливочное, новозеландское, в серебристой упаковке, полпачки. Так, еще яйца, раз, два, три, четыре… девять штук. Помидоры, три штуки. Четыре огурца. Маленькая салатница с каким-то салатом, по виду похоже на печень трески… Ты чего вскочила?
Настя неловко поднялась, табуретка с грохотом упала на пол.
– Где салат? Покажи.
– Да вот он.
Юра протянул ей небольшую хрустальную салатницу. Ее бело-желтое содержимое было уложено аккуратной горкой и украшено сверху кружочком помидора и веточкой петрушки.
– Что у вас происходит? – раздался голос следователя. – Почему мебель падает?
– Извини, Саня, это я неудачно встала, – смущенно сказала Настя.
Следователь неодобрительно покачал головой и снова вернулся в комнату. Настя подошла к сверкающей белизной плите, на которой не было ничего, кроме красного чайника со свистком, и открыла духовку. На белом противне лежали четыре куска мяса, уже засохшие, но в свое время запеченные с сыром и майонезом. Она медленно выпрямилась.
– Юра, она не застрелилась.
– Что ты сказала? – резко обернулся к ней Коротков.
– Она не застрелилась. Ее убили.
* * *
Телефонный звонок застал ее в тот момент, когда она только успела переступить порог своей квартиры. Звонил насмерть перепуганный Чистяков.
– Господи, Ася, я тебя потерял. Ты что, дома не ночевала? Где тебя носит?
– Прости, Лешик, я не успела тебя предупредить, а потом застряла, закрутилась… Мы нашли ту женщину из загса, которая была на фотографии, помнишь?
– Помню. И что женщина?
– Умерла. Мы всю ночь в ее квартире проторчали.
– Бедная ты моя, – посочувствовал ей Леша. – Ложись спать, я скоро приеду.
Она приняла душ, легла в постель и уснула как убитая. Проснулась далеко за полдень и по доносящимся из кухни звукам поняла, что муж приехал. Выпила кофе и принялась собирать и сворачивать длинные ленты распечаток, которые уже несколько дней устилали пол в ее комнате. Больше они не нужны. Она все-таки нашла эту женщину. К сожалению, слишком поздно…
Леша погрузился в работу, а Настя уселась в кресло возле окна и взяла в руки сделанную в загсе фотографию Светланы Петровны Аллеко. Всматривалась в ее лицо, в потухшие, какие-то отстраненные глаза, в черную строгую блузку. Что-то тревожило ее, что-то казалось неправильным на этой фотографии…
Позвонил Селуянов, который с утра должен был идти в контору, где работала покойная Аллеко, и собирать сведения. Оказалось, что одновременно с адресом Светлана Петровна поменяла и место службы. Видно, на прежней работе слишком многие знали о ее романе с Ливанцевым. На новом месте она ни с кем не сближалась, добросовестно и молча выполняла свои обязанности, приходила ровно в девять и уходила в шесть, никогда не отпрашивалась и не опаздывала. Постоянно ходила в черном, элегантная и неприступная. О ней никто ничего не знал. Почему не стали разыскивать, когда не вышла на работу? Потому что в настоящее время Светлана Петровна находится в очередном отпуске.
На старой работе ее помнили, там у нее осталось множество приятельниц, которые были полностью в курсе ее дел. Да, она должна была выходить замуж, но что-то разладилось в последний момент… На следующий день после несостоявшейся свадьбы Светлану Петровну как подменили. Она явилась утром на работу и подала заявление об уходе. Ее предупредили, что она должна отработать еще две недели, пока ей найдут замену. Она молча кивнула и ушла, а через два часа вернулась, так же молча положила на стол начальнику больничный лист и вышла. Две недели ее никто не видел. Потом она появилась, сухо и деловито передала дела новому сотруднику, сложила в сумку всякие мелочи, скопившиеся в ее рабочем столе за много лет, и ушла, на этот раз окончательно. Даже ни с кем не попрощалась. Ее приятельницы пытались дозвониться до нее, узнали у новых жильцов ее квартиры их прежний номер телефона, но Аллеко разговаривала сухо и просила ее не беспокоить. Они обиделись и новых попыток не предпринимали.
Ближе к вечеру объявился Антон, позвонил, чтобы сказать, что нашел в машине Настину зажигалку.
– А ты до сих пор ее ищешь, наверное?
– Хорошо, что нашлась, – обрадовалась она. – Это подарок мужа.
– Я завезу ее через часок, мне все равно нужно в ваши края по делу…
Голова у Насти разболелась, пришлось принять две таблетки анальгина, но боль не проходила.
– Тебе на воздух нужно, – авторитетно заявил Чистяков, с жалостью глядя на ее бледное лицо с синевой под глазами. – Пойдем, я тебя выгуляю.
– Работай, Лешенька, я одна пойду. Посижу на скамеечке возле дома, подожду Антона, он должен подъехать. Я у него в машине вчера зажигалку оставила, он привезет.
– Сделала из него верного пажа и оруженосца? – усмехнулся Алексей. – Смотри, Анастасия, допрыгаешься.
– До чего?
Она наклонилась, чтобы завязать шнурки на кроссовках.
– Влюбится он в тебя, если уже не влюбился. Что тогда будешь делать?
– Лешик, ты же знаешь, в меня нельзя влюбиться. Меня можно только или любить, или терпеть. Третьего не дано. А любить меня, глупую и некрасивую, умеешь только ты.
– А вдруг и он тоже сумеет?
– Брось. – Она пренебрежительно махнула рукой и ласково обняла его. – Кроме тебя, этого не сумеет никто. Таких уникумов, как ты, на свете больше нет. Все, я пошла.
Она застегнула куртку и открыла дверь.
– Если кто мне позвонит, я буду через час. Если что-то срочное – я внизу, дальше десяти метров от дома отходить не буду.
Спустившись вниз, Настя уселась на скамейку. На свежем воздухе ей и впрямь стало полегче, головная боль немного отступила и сразу же захотелось курить. «Буду терпеть, – сказала себе Настя, засекая время. – Потерплю десять минут, а там посмотрим». Чтобы не думать о сигарете, стала вспоминать историю Вероники Матвеевны Турбиной. Интересно, насколько обоснованными были ее страхи? Жаль, что она слабо разбирается в генетике, надо бы почитать специальную литературу, поднабраться знаний – пригодится в работе. И вообще неплохо бы заняться биологией, в школе она этот предмет изучала кое-как, ровно настолько, чтобы ответить на уроке, если спросят. Уже почти ничего не помнит… И с чего это она вдруг подумала про биологию? Неприятное какое-то чувство.
Десять минут прошли, и она решила потерпеть еще столько же. Наверное, голова разболелась оттого, что она слишком много курила. Надо дать организму возможность сделать перерыв. Так на чем она остановилась? На биологии. Что она изучала в школе? Сначала было природоведение, потом ботаника, зоология, анатомия и общая биология. Надо же, столько предметов, а знаний – ноль. Что она помнит о генетике? Хромосомы… И все, пожалуй. Из целой темы только один термин в памяти отложился. Позорище. А из ботаники? Венчики, пестики, тычинки, плодоножки. Тоже немного. Господи, да почему же мне так неприятно об этом думать? Самолюбие уедает, что ли?
Пожалуй, она потерпит еще минут пять, головная боль ослабела весьма ощутимо, не надо провоцировать, сигаретой можно только все испортить.
Ей удалось дотерпеть до того момента, как рядом остановилась желтая машина Антона.
– Меня встречаешь?
– Воздухом дышу, – осторожно ответила Настя, внезапно вспомнив мрачный юмор Чистякова по поводу чувств Антона. Конечно, никаких признаков, но чем черт не шутит… Не дай бог.
– А о чем думаешь? – спросил он, подавая ей дорогую зажигалку, которую Чистяков подарил Насте в прошлом году на день рождения.
– О генетике.
– О генетике? Ты не больна, случаем?
– Да нет. – Она засмеялась. – Размышляю о наследственности, о том, насколько дети бывают похожи или не похожи на своих родителей. Ты же моего брата видел?
– Александра? Да, помню, он в загсе был.
– У нас с ним общий отец и разные матери, а похожи мы с ним как две капли воды, оба в отца. При этом ни он, ни я не пошли по стопам родителей при выборе профессии. Забавно, правда?
– А у меня наоборот получилось. Я совершенно не похож внешне ни на отца, ни на мать, а профессия досталась по наследству.
– У тебя отец – фотокорреспондент? – удивилась Настя.
– Не отец, а мама. И не фотокорреспондент, а фотохудожница, между прочим, довольно известная. У нее на днях даже выставка-презентация прошла в киноцентре.
– Погоди, твоя мать – Алла Моспанова?
От изумления Настя даже забыла о своем твердом решении воздержаться от курения и полезла в карман за сигаретами.
– Ну вот, выдал семейную тайну, – рассмеялся Шевцов. – Мама у меня классно выглядит, никто не скажет, что у нее такой взрослый балбес-сын.
– А фамилия? Отцовская?
– Конечно. Мама начинала с журналистики, и, когда выходила замуж, ее имя уже было известным, поэтому и менять не стала. Это она мне привила любовь к фотографии, так что я с самого детства шел прямым и хорошо проторенным путем, никуда не сворачивая. А ты?
– А я свернула, – рассеянно ответила она. – Начинала с математики, а потом вдруг шарахнулась в юриспруденцию. Не устояла перед лаврами отчима, он всю жизнь в милиции проработал.
Она взглянула на часы. С того момента, как она вышла из дома, прошло сорок минут.
– Спасибо тебе, Антон, я пойду, обещала через час вернуться. Алексей меня заждался, наверное.
– Счастливо!
Он весело махнул рукой и сел в машину.
* * *
«Мама привила мне любовь к фотографии… Я с самого детства шел прямым и хорошо проторенным путем, никуда не сворачивая…»
«Мой сын тоже хотел идти работать в милицию. Когда у него не получилось с поступлением к вам на службу, для него это была такая трагедия. Он очень переживал…»
«Никуда не сворачивая…»
«Была такая трагедия!..»
Кто-то из них двоих говорит неправду. Или Алла Моспанова, или ее сын. Кто? И зачем?
Как неожиданно все оборачивается в жизни, к каким непредсказуемым последствиям может привести порой совершенно невинный разговор. Например, разговор о генетике. А все потому, что она сидела на лавочке и думала о том, что плохо учила в школе ботанику… Стоп!
Настя снова схватила фотографию Светланы Аллеко. Теперь она точно знала, что здесь режет глаз. Светлана Петровна была сфотографирована на фоне окна, из которого хорошо просматривался дом напротив. На одном из балконов росли цветы. И вот эти цветы Насте категорически не нравились.
Она достала энциклопедию и быстро нашла нужную страницу с цветной иллюстрацией.
…семейство пасленовых. Стебель 40–150 см в высоту. Листья крупные, широкие, эллиптические. Цветки с трубчато-воронковидным спайнолепестным белым венчиком, состоящим из длинной трубки и крупного воронковидного или звездчатого отгиба, очень ароматные, раскрываются вечером или в пасмурную погоду. Имеются сорта с карминовыми цветками. Ценное растение для балконов северной и северо-западной ориентации. Хорошо цветет и растет в полузатененном месте; для балконов наиболее подходят низкорослые сорта.
Значит, раскрываются вечером или в пасмурную погоду. Очень интересно. Убийство 13 мая произошло в 12 часов дня, и погода стояла ясная, теплая и солнечная. А цветки, которые так хорошо видны на фотографии, полностью раскрыты. Что это? Ошибка природы? Или умышленная ошибка фотографа, подсунувшего в пакет с фотографиями, сделанными сразу после убийства, еще одну, сделанную совсем в другое время?
Да нет, этого не может быть… При чем здесь Антон? Глупость какая-то.
Но в голову полезли обрывки фраз, сказанных Антоном, вспомнилось его настойчивое желание помогать. И ведь это именно он обратил Настино внимание на фамилию Аллеко. А когда она уже готова была списать странно большой срок между подачей заявления и регистрацией брака Ливанцева и Аллеко на какие-то семейные обстоятельства, именно Антон настоял на том, чтобы проверить все еще раз, и обнаружил, что у двух невест Аллеко разные имена. Он очень хотел, чтобы Настя это обнаружила. И очень боялся, что она не заметит. Он старался держать весь процесс поиска одинокой брошенной женщины под контролем.
И у него была возможность выкрасть из фотолаборатории собственные негативы, инсценировав кражу. Зачем? Для того, чтобы пленки не попали в руки милиции. Потому что на отснятых в загсе пленках нет кадра со Светланой Аллеко.
Осталось только выяснить, была ли у него возможность доставать адреса невест.
И еще одно, самое главное: зачем? Зачем он все это делал?
Автор страницы, прочла книгу: Сабина Рамисовна @ramis_ovna